Мыслью по древу - Ева Солнцева

~
Величества твоего не страшусь
и не восхищаюсь более...
А сила действия равна
противодействию - закон.
Раньше всё моё существо
было contra, а теперь - pro.
Надёжные стены окружают.
И мне всё равно, что там -
на свободе, ибо я - свободна.

~
Каждая минута – это мысль, мысль о тебе.
Мысль равна минуте. Минута – целая жизнь.
Сколько же тебя в моей жизни?
Сколько тебя в моем времени?

~
Забытая Богом аллея - Дом Моей Памяти.
Ровные ряды ухоженных деревьев.
На каждом дереве твоя картина.
Ты вечен.

~
Безвестно, беззвучно падают сны
в моём перевёрнутом мире.
Мне кажется, что ты смотришь
мне в глаза, а я боюсь отвести взгляд –
вдруг ты забудешь своё отражение в них.
И я стою, не шевелясь и даже не дыша,
опасаясь спугнуть образ, оставленный тобой
на том самом месте, где ты был пять минут назад,
день, неделю, месяц, год… целую вечность…
Я стою, не шевелясь, и наблюдаю,
как падают сны в моем перевернутом мире,
где мы, увы, уже никогда не будем вместе.

~
На запотевших стеклах души я рисую глаза.
Миг расставанья. Час раскаяния… и километры,
километры, километры уносят меня отсюда…
А я всё никак не могу поверить…
в то, что ангелы бывают такими жестокими.

~
Это отчаяние сводит меня с ума...
Время вскрывает старые раны. Время лечит? Как же это всё... несвоевременно. Я, ты, они, мучимые тысячами страстей, сходят с ума от отчаяния. Отчаянье - одна из них - страсть, страх перед одиночеством...
Это одиночество сводит меня с ума...
Старые стены старого дома усталого района. Всё покрыто слоем пыли, всё сокрыто под слоем времени. В густом дыме лесного пожара прячется моё одиночество. Вдохну поглубже воздух... (или пыль?..) и буду медленно выдыхать, экономя воздух...
Это время сводит меня с ума.

~
Скажи, сколько женщин умирало в тебе?
Нет, молчи. Бледной маской молчания.
Не могу больше. Сорвусь в крик!
Бледная маска на бледном лице защищает от пристальных взглядов, целящихся попасть прямо в душу и получить приз за меткость.
Я ловлю время в сети памяти. Клубок воспоминаний вяжет по рукам и ногам, сковывая движения… и мысли, так нелепо сводящиеся к банальным выводам, что смерть (уже) неизбежна, а жизнь (еще) возможна.
Жизнь есть повод для утешения, а смерть - для слабых. Они глухи, немы и безлики. Почти что мёртвые. В их глазах страх примеряет маску титана и срывает печать с тайны.
Не бойся. В наших сердцах уже нет страха.
Метроном молчания отбивает ритм в висках.
Слишком много тишины не бывает.
Слышишь?.. Бессонница.

~
Серые камни под босыми ногами превращались в форму. Серые мокрые ноги под холодной гладкой кожей валунов превращались в форму. Всё было идиллией. Кругом была идиллия. И Идиллия эта была без контрастов, так режущих порой глаз, она состояла только из полутонов и оттенков – из оттенков исключительно серого цвета. «Идиллия никак не может ассоциироваться с серым цветом!» Опять контраст! Тише-тише… И вот опять всё стало серым, незаметным, но необычайно привлекательным.
Когда я хочу, чтобы меня все оставили в покое, я надеваю серые солнцезащитные очки. Я защищаю себя от солнца. Солнца нет, значит темно, и я никого не вижу. В этих очках мое спасение. Мне хочется верить, что и меня никто не видит. Меня нет.
Я играю с формой – с формой серых камней. На мне длинное серое платье. И оно тоже обретает форму – форму моих ног, форму моих рук, форму тела. Оно оживает благодаря мне и может участвовать в создании новых образов.
Образ воды уже не представляет особого интереса, потому что ведет свой собственный процесс изменения формы. Мы осуществляем параллельные работы с формой. Мы соперничаем на разных территориях. Но я могу обмануть воду. Она не знает, что я не умею плавать. Я свободна, и поэтому могу притвориться. Я прыгаю в ее глубину. Она никак не ожидала от меня такого маневра. Вода опутывает меня в своих влажных объятьях и пытается пробраться поскорее до легких. Она хочет принять форму моих легких. Но я не уступаю ей и пытаюсь слиться с ней, принять ее форму. Некоторое время проходит в упорной борьбе, но силы начинают проявлять слабость. А в чем слабость воды? Вода – самая сильная стихия из четырех основных. Ей подчиняется Огонь. В ней нуждается Земля. И она тяжелее Воздуха. И самое главное – Она бессмертна. Силы явно неравны…
Две оставшиеся в живых рыбки в аквариуме боролись за награду – корм. Они сумели обмануть воду, и теперь их мучил только один вопрос – кому достанется награда.

~
Иногда по вечерам, когда дома никого не было, она включала магнитофон и шла на кухню, пододвигала к окну табурет, наливала себе бокал красного вина, зажигала сигарету и выдыхала изящные струйки дыма в открытую форточку. Она рисовала на запотевших стеклах знаки - ничего не символизирующие знаки, ничего не значащие символы, потому что с обратной стороны, со стороны улицы, все воспринималось как зеркальное отражение того, что со стороны ее пальца они еще что-то значили, а пьяные прохожие просто вертели пальцем у виска и шли дальше. Потом, не слезая с табурета, она начинала танцевать, танцевать, закрывая глаза, представляя…
Она думала о… - да ни о ком она не думала.
А когда было уже совсем темно, он шел на кухню - кухню другого города; он, не включая света и магнитофона, садился пить чай с вареньем, потому что в темноте варенье кажется еще слаще, а тишина еще громче. Он думал о… Да ни о ком он не думал.
«Как мы похожи», - думала она. – «Какие мы разные», - размышлял он.

Она лежала на полу и смотрела в небо, которое было потолком. В ее небе были звезды, только искусственные – искусственные звезды, излучающие искусственный свет. И все вокруг было тоже искусственное. Искусственная жизнь была так похожа на настоящую, что лишь металлический привкус во рту возвращал ее в ее искусственную реальность.
А вот небо за стеклом было настоящим. Низкие, похожие на вату облака вели причудливую игру, превращаясь то в дворнягу, то в пресвятую богородицу.
Она лежала в бездверном пространстве чужой квартиры и не думала абсолютно ни о чем. Время утекало сквозь зябкие пальцы, сочилось через проемы, на месте которых когда-нибудь будут двери. Память застыла в безмолвии. Тени от облаков за окном танцевали на стенах свои странные танцы. Отсутствующий взгляд блуждал по небу-потолку. Звезды на нем погасли, уступив место другой звезде - звезде по имени Солнце.
Она лежала на полу и смотрела в глаза уносящего ее потока мыслей, которые жили своей собственной, вполне самостоятельной жизнью. Она не думала ни о чем. Ее просто не было.

…
И я там был и всё видел – как накатывали и вздымались пенные волны, как тревожно шумел океан… А сам я стоял на берегу, подставив свое бренное тело этим страстным соленым объятиям. Я ждал, когда же вода смоет все мои убогие мысли и чаяния.
Мне было всё равно. Я будто бы наблюдал со стороны… Я был сторонним наблюдателем собственного обновления…

… Просветление пришло не сразу и лишь частично. Увы, не каждому и не каждый день в этой жизни выпадает удача стать буддой*. Пусть и не надолго и не в полной мере, но всё же…
Всё же мне было хорошо. Нет, даже не хорошо, но покойно.

Я брел по каменистому безлюдному пляжу, смотрел в бескрайнее, усеянное паутинчатыми облаками небо, и не менее бескрайний океан… И голова моя впервые за долгое время была совершенно свободна от беспорядочных, хаотично блуждающих и доводящих порой до безумия мыслей. И я гармонично сливался со всем этим великолепием и благодатью. Мне не было больно. Я был буддой. Пусть и не долго…

Ненавязчивое присутствие

Взлетев на прощанье, кружась над родными,
смеялась я, горе их не понимая.
Мы встретимся вскоре, но будем иными.
Есть вечная воля, зовет меня стая…

Юрий Шевчук ("ДДТ")

Меня зовут… Как же меня зовут?.. Не помню. Да это, впрочем, и не так важно. Я - облако. Легкое пушистое невидимое облако, сгусток эктоплазмы. По сути меня нет. Но я есть. Как бы это объяснить?.. Некоторое время назад я умер, но еще не родился. Пока не родился. Проще говоря, я застрял здесь, между двух миров, где пребываю в ожидании своего очередного воплощения.

До того, как очутиться здесь, я жил на земле в теле мужчины славянской внешности. У меня была работа, которая нравилась, друзья – в полном смысле этого слова, любимая сестра и кот Лео. За неделю до того, как произошла авария, мне исполнилось 32 года. Не так много, но, в общем, и не мало в плане приобретения жизненного опыта.

Помню яркую вспышку света, длинный нескончаемый туннель, вереницу картинок, пронесшуюся перед глазами – наиболее важных событий всей моей недолгой жизни, крики людей, столпившихся возле распластанного на дороге тела – моего тела… А больше ничего не помню. Были, правда, еще похороны и поминки, слезы родных и близких, длинные речи о том, каким хорошим я был человеком и как жаль, что я так рано ушел из жизни…

Не скажу, что мне было грустно или горько – ничего такого я не испытывал, и вернуться, в общем-то, не хотел. По сути, на земле меня уже ничто не держало. Я, безусловно, благодарен всем им за то, чему успел у них научиться, и был бы не менее рад, если также смог кому-то помочь – словом ли, делом ли. Возможно, когда-нибудь, через много-много лет, мы встретимся снова, «но будем иными». А пока меня держит в своих объятиях Космос, а сам я подобен легкому весеннему ветерку – слоняюсь по свету без всякого смысла. Ловлю шорохи, слушаю пение птиц и прохожу сквозь стены… Кстати, недавно, в одно из таких «прохождений»…

...

Я слышу шепот ее губ, тонкий запах духов,
я слышу шорох платья и звуки шагов.
Когда она спит, я слышу то, что ей снится,
я даже слышу, как она поднимает ресницы.
И если вдруг она в подушку ночью тихо заплачет,
я сосчитаю, сколько слез от меня она прячет.
А сейчас ее нет, она куда-то ушла.
И ничего не происходит. Тишина…

Дельфин

Недавно, в одно из таких «прохождений», я очутился в квартире, где жила одна молодая особа, которая как-то сразу завладела всем моим сердцем, вернее тем, что у меня теперь было вместо него.

Я стал часто наведываться в квартиру номер «77». Разумеется, незримое мое присутствие никоим образом не могло повредить барышне. Мне просто нравилось наблюдать за ней. Я мог делать это часами, пока она занималась своими привычными земными делами. Это завораживало не меньше, чем огонь или морская водная гладь на закате дня… Боже, как же мне хотелось дотронуться до нее… Однако, увы, это не во власти бесплотного духа. Какое странное и вместе с тем горькое чувство предопределенности всего поселилось во мне с того момента, как я впервые увидел Ее…

Ее день обычно начинался довольно рано. Ровно в 8:00 включалось радио, настроенное на ее любимую волну. Она позволяла себе еще минут 20 понежиться в теплой постели. В этот момент она казалась наиболее уязвимой и беззащитной. Иногда я ложился рядом и слушал ее ровное, еще не отошедшее ото сна дыхание. Потом она с неохотой вставала. потягиваясь грациозно, как кошка перед прыжком, и шла в ванную комнату.

Пока она умывалась и сушила полотенцем лицо, разглядывая свое заспанное личико в зеркале, я стоял за ее спиной и через плечо смотрел ей прямо в глаза. Но она не видела меня…

Затем она шла на кухню, чтобы приготовить себе, как всегда, на скорую руку завтрак. Я представлял, как помещение заполняется ароматом свежесваренного кофе… Я сидел напротив нее и наблюдал за тем, как она поглощает пищу. Я знал, что в этом момент она пытается вспомнить, что ей снилось этой ночью. Если бы она знала, как часто я являюсь ей во сне в том или ином образе… Но она редко помнила свои сны.

Закончив с выбором наряда, прической и макияжем, она небрежно бросала мобильник и губную помаду в сумочку и закрывала за собой дверь. С той стороны. После этого для меня наступал долгий перерыв, во время которого я просто слонялся по миру, изучая свои новые возможности. Общаться с себе подобными мне не хотелось. Так получилось, что я оказался предоставленным самому себе, и мне вполне хватало собственного общества, по крайней мере, на тот момент.

А еще мне огромное удовольствие доставляли полеты над землей. Раньше мне удавалось делать это лишь во сне, а теперь я мог парить, поднимаясь и опускаясь на любую высоту, когда мне вздумается при помощи одной лишь силы мысли…

Вечером, после работы возвращалась она. Голодная и уставшая. Я ждал ее, я предвидел с точностью до секунды, что вот сейчас я услышу шаги за входной дверью, а в замочной скважине два раза повернется ключ. Будто верный пес, я встречал ее у двери. Я безумно хотел, чтобы она обратила на меня свое внимание, хотя и знал, что это невозможно.

Сняв пальто и сапоги, она шла в комнату, ставила диск с расслабляющей музыкой и направлялась в кухню готовить ужин. На одну персону. То ли усталость, то ли какая-то крайняя степень отчаяния и обреченность читались в ее миндалевидных орехового цвета глазах, то ли всё это вместе. Как мне хотелось обнять ее в этот миг за плечи и прошептать на ухо: «Ты не одна. Я всегда буду с тобой»…

Обычно перед сном, уже в постели, она читала какую-нибудь книгу. В это время я сидел где-нибудь поблизости, чаще всего на подоконнике, и смотрел, как бегает вслед за строчками ее взгляд. Порой она невольно задумывалась о чем-нибудь своем, прижимая книгу к груди, и так и засыпала до самого утра… с книгой и включенным светом. Тогда я садился на краешек ее кровати и гладил ее по волосам. Я смотрел на нее спящую с такой всеобъемлющей нежностью, с такой любовью. И в один из таких мгновений я вдруг осознал, что еще никого и никогда так не любил, будучи человеком, как ее. Да, судьба явно сыграла с нами злую шутку…

…
Мы были вместе всю эту холодную зиму. Ты и я. Два молчаливых существа – каждый в своем измерении. Человек и призрак. Чувствовала ли ты хоть немного мое ненавязчивое присутствие, мое незримое участие в твоей жизни?

Несколько раз, когда я смотрел тебе в глаза, ты отвечала мне тем же. Я был так счастлив, что мне удалось поймать и удержать твой взгляд. Мне казалось, что вот сейчас, разрази меня гром! – мы, наконец-то, стали ближе друг другу… Конечно же, я просто пытался выдать желаемое за действительное…

С приходом весны что-то изменилось в тебе. Куда-то исчезла зимняя усталость. Походка стала чуть легче, глаза наполнились блеском – в них сияла надежда… Я знал, чего ты ждала…

Однажды это произошло. В твоей жизни появился мужчина. Ты подолгу не приходила домой после работы. А я всё сидел и ждал тебя, с тоской глядя на огромные красные электронные цифры часов.

Когда было далеко за полночь, ты врывалась в свое жилище – такая окрыленная, счастливая… Я искренне радовался твоему счастью. Как мог. Я завидовал твоему избраннику, что он мог в полной мере упиваться тобой – твоим голосом, улыбкой, телом…

В один из таких вечеров ты пришла домой не одна. С тобой был он. Сначала вы долго смеялись, готовили на кухне ужин, целовались при свечах. Потом он на руках отнес тебя в спальню. Я смотрел, как вы занимаетесь любовью. Боже! Как ты была красива! Мне казалось, в тот момент из моих глаз текли слезы – слезы умиления, безграничной любви и скорого расставания с тобой…

…
- Я только что видел ангела…
- Где?
- В твоих глазах. Он был таким печальным, будто хотел что-то сказать, но не мог.
- Он мог. Просто ему надо было идти. И я благодарна ему за то, что все эти долгие месяцы, пока я не встретила тебя, он пытался согреть мою душу…

…
Мощный порыв ночного весеннего ветра, ударив в стекло, распахнул окно настежь. Набросив халат, она подошла, чтобы закрыть его. На полу, возле подоконника, словно в конвульсиях, трепыхалось от ветра серое перо, принадлежавшее некогда, очевидно, какой-то большой птице…

6-10 февраля 2007 г.

Сила огня

Струился теплый оранжевый свет. Слишком много счастья, - подумала я, - не выдержу этого. Воздуха – всего глоток – вот всё, что мне сейчас нужно. Я задыхаюсь. Посмотри, ведь на конверте не мое имя – не мне предназначено. Так часто бывает – путаница, неразбериха. Зачем человеку счастье, если он панически его боится и всячески избегает.
Клоун смеется надо мной. У него уже нет сил, а он всё смеется. А я, глядя на него, реву и ничего не могу с собой поделать. Он бегает вокруг меня, размахивает руками, строит отвратительные, мерзкие гримасы. А мне становится еще хуже. Я хватаюсь за голову и начинаю рвать на себе волосы. Кляксы под глазами совсем расплылись и превратились в две большие чернильные лужи. А он все никак не угомонится. Хочется ударить его, чтобы он перестал, прекратил всё это. Но знаю, дотронусь до него – он исчезнет. А я не хочу, не хочу, чтобы он опять ушел. Однако ему же надо зарабатывать деньги, чтобы потом НЕ пригласить меня в кафе (кино, театр), чтобы НЕ купить мне цветы (шоколад, мороженое) etc. Знаю, он еще вернется, чтобы посмеяться надо мной.
После его ухода зазвучала музыка – немного трагичная, фортепианная. О чём я думаю, когда слышу эти звуки? Они проникают в самую плодородную почву моей души, они заставляют думать, они заставляют умирать мою душу всякий раз, когда он хлопает дверью по ту сторону. Я осознаю свою значимость только тогда, когда легкокрылый палец ударяет о нужную клавишу. И мне становится хорошо лишь оттого, что я свободна от пошлости, гнусности и всей той гадости, которая окружает, стоит лишь открыть глаза.
Я держу твою воображаемую руку в своей руке. А больше мне ничего и не надо. Потому что если это произойдет на самом деле, то мне придется открыть глаза и увидеть всё то, что так опротивело. Лучше быть недопонятой, чем слишком понятной.
Всё повторится потом. Но ты уже ничего не будешь помнить. Память твоя будет девственно чиста и абсолютно готова для новых подвигов. Лишь время другое – не властно над нами – летит над волнами изменчивой жизни. Будет ветер играть волосами. Твой взор устремится за вольною стаей. И мы будем семьёй, а быть может, друзьями. Впрочем, это не важно. Всё равно мы друг друга узнаем…
Проснулась от ужасной головной боли. Показалось, что помещение стало еще теснее, стены на глазах сжимались и были готовы проглотить меня вместе с моей головной болью. Вскочила. Открыла балконную дверь. Стало свежее. Тот, кто был рядом, недовольно потянулся. Вышла на балкон и перевесилась через перила. Предпочла сигаретам свежий воздух. Подумала о могуществе Вселенной и смысле Бытия. Пришла к выводу, что смысла-то, в общем, никакого и нет и надо еще немного поспать, чтобы не думать о всякой «ерунде» типа Вселенной. Поспала еще. Проснулась оттого, что тонула. Сама себя спасла, отодрав голову от подушки. Пошла на кухню за утренним кофе. Столкнулась в коридоре с тем, кто ночью недовольно потянулся. Ущипнул меня за задницу и сказал, что у меня чудные опухшие веки, за что поплатился ухом. Зомбированный взгляд не обладает чувствами, как, впрочем, не обладает и взглядом. Что ты чувствуешь, когда рядом с тобой зомби? Затрещал телефон. Голос в трубке пригласил на разговор. Сказала, что болею и весь день проваляюсь в постели. На сей раз звонок раздался в дверь. Посмотрела в глазок и не поверила своим глазам – из букета бантов, воздушных шаров, рюшечек и других ярких пятен выглядывало сияющее в ехидной улыбке лицо Клоуна. Подумала, что всё еще сплю и пошла обратно в кровать, чтобы уже окончательно проснуться. Но только легла, как снова в дверь позвонили. Разозлясь не то на себя, не то на настойчивого гостя, подбежала к двери и с размахом толкнула дверь. Бедный, он (клоун) кубарем скатился вниз по лестнице и без чувств остался лежать на лестничной площадке. Ах, какая трагедия! Мой рот на замке. Но я хочу сказать нечто большее, чем ты ожидаешь услышать... Придя в себя, я спустилась к нему, приподняла его голову. Вдруг он открыл один глаз и говорит: «Ты любишь мертвые цветы? Это же мумии! В них нет жизни. И они источают этот удушливый, мертвенно-шоколадный запах.» Я вспомнила, где слышала эти слова. Мне часто снятся странные сны, пытаться разгадать которые означает познать всю Вселенную, что, естественно, невозможно. А бывает один и тот же сон повторяется с некоторой периодичностью. Тогда это уже паранойя…
Не долго думая, вбегаю обратно в квартиру. Начинаю судорожно выгребать из шкафов свои вещи. Проделываю всё то же самое в ванной комнате. Товарищ в махровом халате допытывается у меня, куда я собралась. Бросаю что-то невнятное в ответ. Огрызаюсь. Наверно, у меня несносный характер. Переучивать бесполезно. Глядит на меня и набитый до отказа чемодан ошарашенным взглядом, встал посреди коридора – руки в боки - что-то бурчит. К чёрту! Я уже всё решила. Сбегаю вниз по лестничной клетке – по следам, оставленным Им.
Внизу меня дожидается корзина с воздушным шаром. И мы с моим Клоуном спешим навстречу неизведанному. Вместе. Наконец-то!
Завтра мы будем уже далеко отсюда. И это не важно, что к вечеру нас съедят волки. Главное – побег!

- Знаешь, я искала тебя…
- Зачем?
- Мне показалось, я нужна тебе…
- Тебе показалось.
- Жаль… Возможно, тебе это будет неинтересно знать, но … я скучаю…
- Послушай, мне очень жаль, но разве не ты решила, что мы должны расстаться?
- Да, ты прав. Но тогда я не понимала, что без тебя просто сгину. Я испугалась собственных чувств, боялась потерять с таким трудом отвоеванную свободу и независимость…
- Теперь можешь наслаждаться ей сколько угодно!
- Мне это не нужно. Мне нужен ты.
- Забудь.
- Что?
- Нельзя войти в одну реку дважды. Мы уже достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои ошибки.
- Даже богам свойственно ошибаться…
- Задумка не в том, чтобы не ошибаться, а в том, чтобы не толкать на ошибки... ибо всегда есть по крайней мере два варианта - быть или не быть...
- А у тебя никогда не возникало чувство (особенно в последнее время), что катастрофически не хватает воздуха? Уверена, что возникало. А ты подумай, как сделать так, чтобы дышать стало легче... Можешь ничего не отвечать. Просто подумай и ответь сам себе на этот вопрос.
- Для того, чтобы возникло чувство удушливости необходимо что? - богатство внутреннего мира, необычайная проницательность, откровенность волевого стремления или просто неполноценность... Перед тем, как спрашивать меня, ответь на этот вопрос сама себе... Спасибо за совет, ты не виновата, он мог бы возыметь действие...
- ???

Наше время состоит из некоторого набора вопросов, ответы на которые предусмотрены лишь в редких случаях. На дворе июнь месяц. А я не знаю, что мне делать с тем, чего уже давно нет. По ночам память скребется в потаенных уголках возмужавшей души, не давая уснуть и извлекая из глаз подобие утренней росы…
Рассвет. Я сгораю в его пламенном великолепии. Я растворяюсь в первом луче холодного июньского солнца. Оно больше не греет, оно обладает единственной уничтожающей силой – силой забвения. Я просыпаюсь и забываю о том, что всю ночь гонялась за призраком с надеждой узнать, в чем же кроется настоящая причина моей кажущейся неискренности. Я падаю на колени и признаюсь самой себе в собственной слабости.
Выход есть. И он очевиден. Но проблема состоит в том, что я не хочу идти вперед. Я останавливаюсь на полпути в неизведанное. С волнением оглядываюсь назад. Мне кажется, кто-то зовет меня… А впрочем, все это лишь пыль, - пыль, обжигающая глаза. Я падаю по спирали, ведущей в никуда. Я разговариваю со своим сердцем, мучительно пытаясь вспомнить имя. Твое имя. Но все тщетно.
В круговороте дней проносятся столетия. А ведь когда-то среди нас жили ангелы. Но многие из них уже давно стали людьми, а некоторые – даже возомнили себя королями. Что ж, это их право. Только вспомнят ли они когда-нибудь, что главная их миссия на земле – любить и прощать?.. Вряд ли. Слишком огрубели их сердца от осознания собственного величия.

Щуплый ангел надежды, который тянет за рукав
даже в минуту беспросветного отчаяния,
был еще жив, - на что надеяться?

Мне по жизни везло на ангелов. Особенно на падших. А также на клоунов. Особенно безработных. И те, и другие часто витали в облаках, поэтому порой мне приходилось ловить их за ноги – чтобы не улетели ненароком в открытый космос. Другие категории граждан мужеского полу меня почему-то не особенно интересовали…
Каждый носил маску. Иногда несколько. И менял их – в зависимости от обстоятельств (Марс в Скорпионе, Луна без курса и всякое такое).
Сама я, пожалуй, свое истинное лицо тоже давно и весьма благополучно утратила, о чем иногда сокрушаюсь, особенно когда больше нечем заняться. Впрочем, все мы постоянно что-то теряем, а затем самозабвенно ищем, забывая о том, что же это было изначально. У многих это становится смыслом жизни. Ну, тут уже suum quikwe (каждому своё – лат.).

Особенно мне всегда удавалась процедура разоблачения падших ангелов – эдаких страдальцев, святых великомучеников. Не всякий жаловался на разные недуги, но попадались и такие. И тогда во мне просыпалось чувство сострадания, я начинала жалеть несчастного и всячески его оберегать (обогреть, накормить, спать уложить). В конечном счете, всё это нытьё мне рано или поздно надоедало – как ни крути, а мужик должен сам зарабатывать деньги, а не висеть тяжким грузом на хрупкой женской шее. Помимо этого, он иной раз не забывал обвинить меня в какой-то мифической измене, которая по одной только причине моей супер-загруженности не имела места быть. Кроме того, в физическом плане меня всё вполне устраивало. Поэтому, чтобы привести зарвавшегося ангела в чувства, мне приходилось примерять на себя маску Стервы. Это также помогало поубавить жертвенный костер собственных добродетелей, перешедших всякие разумные границы в отношении этих пернатых существ.
Порой маска приставала к коже так плотно, что я забывала снимать ее даже на ночь. Образ Стервы леденил кровь, заставляя меня становиться жесткой и бессердечной. Да, сердце на тот момент запиралось плотно и тщательно, что я часто о нем просто забывала.
Корчась будто в предсмертной агонии, ангел взывал то ли к богу, то ли к дьяволу, чтобы я сжалилась над ним и впустила обратно в свое сердце. Однако маска – эта проклятая маска – начинала жить моей жизнью и решать всё за меня.
Наконец, всё стихало. Пернатый пришелец принимал позицию побежденного и, соответственно, жертвы и обиженный уходил искать тепла у более приветливой хозяйки. Каждой он предлагал руку и сердце – больше у него ничего не было – авось какая да согласится. Так и произошло. Вскоре ангел нашел другую. Потом еще одну. Одна из следующих – на пять лет старше него самого, имеющая двухкомнатную хрущевку в центре города и уже два брака за плечами – таки стала обладательницей золотого ободка на безымянном пальце правой руки…
А я… я постепенно приходила в себя, смазывая лицо увлажняющим кремом, чтобы смягчить кожу после столь долгого ношения осточертевшей маски. Я снова становилась собой. В итоге сердце мое оттаяло, и я начинала с ностальгической грустью вспоминать, как не могла налюбоваться на своего ангела – такого ранимого и беззащитного, как писала точеным грифелем милый сердцу профиль, как нежно прикасался он к моей коже, заставляя и тело и душу трепетать в сладкой муке…
И тут до меня дошло. Тупая боль вступила в области грудной клетки, слезы застили глаза, разум мой затуманился. Я впала в затяжную депрессию, осознав как сильно я люблю его. Но было уже поздно. Слишком поздно.
Ангел был горд. Теперь он был не побежденным, а победителем. Мне пришлось отдать ему его портрет, чересчур навязчиво напоминавший мне о моей роковой ошибке (ошибке ли?).
Анализируя свои действия, я пришла к выводу, что я банально боялась лишиться свободы, которая у меня, наконец, появилась после неудачного замужества (думаю, неудачным оно было постольку, поскольку типаж не подходил ни под одно описание из перечисленных мной выше).
Так попытка к бегству от любви закончилась поражением для меня самой, что в дальнейшем было сформулировано мною же как «неспособность любить и мирно сосуществовать с кем бы то ни было».

Клоуны также играли очень важную роль в моей жизни, но о них я поведаю как-нибудь потом.

Прошло около двух лет, прежде чем я смогла свыкнуться с мыслью о том, что сердце ангела давно уже мне не принадлежит. Да, в общем, и не принадлежало никогда.
Я почти всерьез увлеклась эзотерической и околопсихологической литературой. Много чего было переосмыслено. Произошла очередная, но уже более осознанная переоценка ценностей. Предыдущий неудачный опыт стал восприниматься как урок на будущее, которое, несомненно, ждет меня с распростертыми объятиями и многообещающими надеждами. Я поняла, как важно для меня научиться любить. Мое сердце было готово и открыто для новой любви. Не скрою, я ее ждала. И она не заставила себя долго ждать. Раньше я не верила, что такое бывает. Но это было настолько очевидно, как ночь сменяет день, а утро – ночь.
Сомнений не было, это был он – мой шанс. Даже знак был дан – поразительно схожая внешность, голос, манера поведения, даже увлечения. Только мой шанс оказался старше лет на десять. Складывалось такое впечатление, что мой ангел воплотился в другой телесной оболочке, времени и пространстве. Но всё-таки это был другой человек.
Вскоре я перестала их сопоставлять. Я знала, что должна приложить все свои усилия, применить все знания, чтобы научиться великой науке любви. Поначалу мне казалось, что у меня неплохо получается. Я старалась делать всё для любимого, но в то же время не докучать. Казалось, эту идиллию невозможно ничем нарушить. Однако это была лишь иллюзия…
Как-то недавно я читала сборник готической французской прозы, и там была новелла Огюста Вилье де Лиль-Адана под названием «Пытка надеждой». В этой новелле рассказывалось об участи одного арагонского еврея, попавшего к монахам-инквизиторам за «ростовщичество и неподобающее высокомерие по отношению к странствующим монахам». В течение года он подвергался ужаснейшим телесным мукам, но самым страшным испытанием для него стала пытка надеждой. Заключалась он в следующем. Однажды несчастный обнаружил, что дверь в его темницу забыли запереть на замок. Тогда он решил воспользоваться появившейся возможностью выбраться наконец на свободу и стал потихоньку пробираться по подземному лабиринту. На пути его ожидало множество препятствий, но все они чудеснейшим образом были преодолены… за исключением последнего. Вскоре он оказался на свободе, вдыхая всей грудью свежий воздух и любуясь природными пейзажами. В голове его стали возникать картины счастливой жизни, как вдруг перед ним явился Великий Инквизитор. Всё было подстроено. Это и было для него самое страшное испытание – пытка надеждой…

*
«Да никто же не запрещает тебе любить – люби себе на здоровье! Только чур я – пасс…» Да, вот так вот. Вот и пришла моя расплата за разбитое сердце ангела и некоторые другие сердца, так жестоко отвергнутые мною.
И вроде всё было сделано и сделано правильно, как мне казалось. Однако, видимо, этого оказалось мало. Или, наоборот, слишком много. В любом случае кто-то всегда оказывается в проигрыше, независимо от модели поведения.
«Веди себя естественно! Будь собой!», - говорят мне. А вдруг, к примеру, для меня естественно стрелять в птиц из рогатки или мучить кошек? Это, конечно, не так, но если всё же допустить такое… Неужели это сразу привлечет ко мне толпы поклонников и фетишистов? Да я, в общем, и не стремлюсь к этому.
Думаю, во всём нужна мера. А быть собой – зачастую оказывается лишь пустой отговоркой. Слишком это сложно – жить в социокультурном обществе и на сто процентов принадлежать себе. Стремление такое, конечно, похвально, но, увы, практически не осуществимо. Те, кому это всё-таки удается, в большинстве случаев просто становятся изгоями и так и живут всю оставшуюся жизнь в изоляции. В частичной, конечно, и весьма условной. Но всё же.

А пока я собираю осколки в очередной раз разбитого сердца и остатки растерявшегося мужества, проверяю все ли кости мои целы после столь болезненного падения и стараюсь больше не питать никаких надежд относительно ангелов. Особенно падших. То ли дело клоуны… Но о них, как и обещала – в другой раз.